Во время диалектологической экспедиции у самого
Белого моря студент записал фразу, сказанную одной старушкой:
— Летось погода дивная живёт: дождь летит, бог стрелы
пущает и гром...
Как будто из сказки, правда? Как будто все по-русски
сказано, а вот студент задумался. И не удивительно: здесь по крайней мере пять
лингвистических загадок. Для человека внимательного, конечно.
Вот я написал: «удивительно», посмотрел строчкой
выше, а там уже есть слово дивная — того же корня и того же самого языка. А
ведь не то же самое слово!
Что значит удивительное? Это нечто, вызывающее
удивление.
А что такое дивное? У этого слова теперь два значения:
удивительное — старое значение — и прекрасное — разговорное, довольно новое
значение, например: дивный голос. Одно значение устарело, а другой чересчур
вычурное, не всякий решится его использовать.
Между тем «перевести» слова старушки, скажем, так;
«Летось погода удивительная живет...» — совершенно неверно. Что ж тут
удивительного: дождь, молния, гром? Обычная летняя гроза. Чтобы правильно
понять это высказывание, нужно осмотрительно отнестись сразу ко всем словам в
предложении.
Студент поступил правильно. Он стал задавать вопросы,
пытаясь понять значение нужного нам слова, и установил, например, что в речи
его собеседницы невозможна «дивная девушка», а «дивная жизнь» вызывает только
смех. Следовательно, значение прекрасный для этого слова в этом говоре
неизвестно. Что бы еще? Ах, да, а «дивные очи» могут быть? Как же, дивные очи
живут (опять живут!) — на иконе... Стоп!
Можно перевести дух и поразмыслить.
В говоре только в двух сочетаниях возможно
прилагательное дивный — и оба раза в какой-то связи с богом, то со сказочным,
который поливает из небесной бочки бабкин огород, то с нарисованным
давным-давно на старой почерневшей доске.
Девичьи очи, по представлениям нашей старушки,
дивными не бывают. Нет в них ничего божественного.
И поскольку ничего больше мы от нее не узнаем, снимем
с полки этимологический словарь, постараемся вникнуть в сказанное"с
исторической точки зрения. Наше наблюдение подтверждается: корень див-
встречается во многих языках, родственных русскому. Литовское оЧеуаз и
латышское оМеуя одинаково значат бог. В авестийском daeva скрывается значение более собирательное — демон.
Древнегреческое слово dios обозначает
божественный. Даже в русском диалектном дивья бы! мы находим остатки все того
же значения: дай бог! Бог, а может быть, и леший, и домовой — словом, какая-то
сверхъестественная сила. Из этого сопоставления слов с одним и тем же древним
корнем в разных родственных языках следует, что давным-давно корень див-
связывался с обозначением божества, которому поклонялись наши далекие предки.
А потом, много позже, с этим корнем стало связываться значение чуда, чего-то
удивительного, странного, непонятного, вызванного действием
сверхъестественных сил. Эти-то последние значения и характерны для
древнерусского языка, они же сохранились и в некоторых архаических русских
диалектах. В «Слове о полку Игореве» встречается и диво (удивительно), и Дивъ —
страшный лесной бог славян-язычников.
Вот, оказывается, почему не могут быть дивными девичьи
глаза. Это только поэт в своем увлечении мог назвать их дивными, то есть
божественными. Такое смещение в значении слова наглядно выражает отношение
поэта к той, о ком он пишет. И когда-то такое смещение значения, впервые
использованное, было смелым и даже кощунственным, и нашлись люди, которые
осудили поэта. А теперь оно нас уже не удивляет: сами-то мы пошли еще дальше!
Наречие летосъ значит этим летом, и по своему
образованию оно равно другим диалектным наречиям: зимусъ (этой зимой), веснусъ
(этой весной), утресь (этим утром), ночесъ (этой ночью). К определенному имени
существительному присоединяется указательное местоимение сей в старой краткой
форме — вот и получается дополнительное указание: ни в какую другую ночь, а
именно в эту, которая только что прошла или еще длится (ночесъ).
Перечитаем то, что написали: «Ночь прошла».
На месте нашей старушки мы с вами и о дожде сказали
бы, что он идет, а не летит.
Но спросите у кого-нибудь на севере: «Идет дождь?» — и
вам ехидно заметят: «А с чего дождю идти, разве у него ноги есть? Дождь летит».
То же, разумеется, относится и к ночи: не может она пройти. Следовательно, в
этом северном говоре следует ожидать, что ночь сочетается с каким-то другим
глаголом.
Наше литературное выражение дождь идет по своему
происхождению является довольно поздним. Возникло оно благодаря тому, что у
глагола расширилось значение: теперь у нас идут не только дождь и снег, — идет
поезд, идет руда, идет план, идет соревнование, идет мысль, идет кинофильм,
идет и многое другое, никогда не имевшее ног.
Слово погода, по-видимому, никого из вас не удивит.
Между тем во многих районах России погода употребляется только для обозначения
хорошей погоды; в других говорах скажут — вёдро. А если дождь или гроза — это
непогода.
Обнаруживается интересная закономерность: многие слова
расширяют свои значения. К древнему, исконному значению прибавляются все новые
и новые оттенки. В новом значении слово на первых
порах обычно используется людьми с поэтическим
воображением как дополнительный, но выразительный мазок на той словесной
картине, которую они рисуют. Потом старое слово вступает во все новые и новые
сочетания с другими словами, обогащаясь неожиданными оттенками значения.
Некоторые из них забываются, другие же укрепляются в речи, входят во всеобщее
употребление. Так возникает многозначность слова, например, многозначность
глагола идти. С течением времени из этой многозначности может вырасти совсем
новое, другое слово.
Сравнивая литературный язык с диалектным, легко
заметить, что многозначность слов и большое число различных оттенков значения
характерны для литературного языка.
Однако не забудем нашего студента: ему осталось
неясным и значение глагола живёт.
Если дождь не может ходить из-за отсутствия ног, каким
же образом «живет» погода — нечто неодушевленное. Тут какая-то неувязка (если
судить по нашим меркам) или загадка (если хорошо вдуматься).
В записанном высказывании этот глагол равен
литературному стоит: «Погода стоит хорошая.»
Не только в диалектной речи встречается подобное
употребление жить. Писатели-северяне вкладывают его в речь своих героев. У
Бориса Шергина в его «Двинской земле» находим:
«Я спрошу:
— Спите, крещеные?
— Не спим, живем! Дале говори».
Из содержания ясно, что люди, к которым обратился
рассказчик, вовсе не стоят. В этом случае невозможно «перевести» предложение
так: «Не спим — стоим!» В том-то и дело, что они лежат, однако не спят, а пока
еще бодрствуют. Может быть, диалектное значение слова жить и есть
бодрствовать?
Да, живет — это и стоит (о погоде) и бодрствует (о
человеке), но сверх того еще что-то. В том же произведении сам рассказчик
проговаривается: «В городе, за островами, туманов не живет». Сама конструкция
фразы, родительный падеж (туманов) вместо именительного (туманы), подсказывает
перевод: «туманов не бывает».
Сравните еще народную примету в рассказе И. А. Бунина
«Антоновские яблоки»: «Осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и
дождик». Конечно же, и здесь живут — это бывают. Этот пример указывает на то,
что не только в северных, но и в южных говорах жить сохраняет старое значение
быть, уже неизвестное литературному языку. А такое совпадение очень важно, оно
указывает на древность и на народный характер именно такого значения слова.
Иногда жить выступает просто-напросто в значении
вспомогательного глагола, он приравнивается к словам типа есть, суть. Например,
в пословице «Не грози попу церковью: он от нее сыт живет». Первоначальное
«содержание» этой пословицы такое: не грози попу проклятием церкви — он ведь от
церкви и сыт есть (сытым бывает). Теперь мы понимаем это предложение немного
иначе: он, поп, от церкви живет сытно.
По той же самой причине, то есть в связи с изменением
значения слова в литературном языке, мы иногда неправильно понимаем даже
современных нам писателей. У Алексея Чапыгина: «Казалось, что в этих сверкающих
трещинах живут привет и радость...» Глагол живут употреблен здесь не в литературном
значении. Это нам кажется, что писатель использовал метафору: привет и радость
— живут, как если бы они были одушевленными существами. А Чапыгин употребил
знакомое ему по родному северному диалекту слово в его первоначальном, исходном
значении имеются, бывают. Впечатление метафоры — это наше собственное
добавление к авторскому тексту; хорошее или плохое, но наше.
Повторяя сказочный зачин «жили-были», мы совершаем ту
же самую ошибку. Дело не в том, что герои сказки жили-поживали. Они, если можно
так выразиться, были-существовали, и притом очень давно, во всяком случае
тогда, когда жили еще не значило узко находились в процессе жнзнн. Возьмем
другой отрывок из произведения А. Чапыгина, из его исторического романа
«Гулящие люди»; в XVII веке на Руси гулящими называли бродяг и разбойников.
Один из героев говорит:
«Ты же знай, што нелюбье к тебе великого государя
живет на том: да не пишешься ты от сей дни великим государем!»
С этим отрывком мы возвращаемся к высказыванию нашей
архангельской бабки: она ведь тоже употребила глагол живет в том же значении
стоит, пребывает.
Сравним историю глаголов жить и идти. Оказывается,
что значения этих слов изменяются прямо противоположным образом. У идти
наблюдается постоянное расширение значения, увеличение числа значений, а
глагол жить постепенно ограничивается в употреблении, его значение становится
более узким.
Попробуйте сами определить значение жить в следующей
цитате из романа Н. С.Лескова:
«Туганов осмотрел монумент и сказал: «Живет»,— а
дьякон был просто восхищен».
Заметьте: один герой романа был просто восхищен, а
другой свой восторг выразил словесно, но ограничился одним словом живет!
Все те слова, о которых мы говорим, их изменения,
сочетания и столкновения с другими словами — все это наша речь, наши попытки
выразить какую-то мысль, важную в данный момент. И пользуемся мы для этого
средствами языка. Каждое слово имеет определенное и всеобщее, закрепленное в
языке значение, которое в данный период является обязательным для всех. Но в
речи слово соединяется с соседними словами, его значение от высказывания к
высказыванию меняется, оттачивается, расширяется или, наоборот, сходит на нет.
Одновременно с основным словом изменяются и значения производных от него слов.
Читаем челобитную грамоту XVII века, которую
задавленные нуждой холопы послали своему помещику. И вдруг наталкиваемся на
такое сочетание слов: «А животишки наши, государь, прохудились вконец». С
самого начала ясно, что эти «животишки» никак не связаны с «животиками» в
сказке Кор-нея Чуковского: «У них, у бегемотиков, животики болят». Болят, а не
прохудились.
Мы прекрасно знаем, что прохудиться могут сапоги или
ведра. Но живот? Разве можно себе представить дырявый, подобно сапогу, живот?
Можно предположить, что изменилось значение глагола
прохудиться. Тогда, в XVII веке, оно могло означать сделаться худым, отощать.
Тощий живот представить проще, чем дырявый. Но нет — речь идет именно о том,
что животы не отощали, а «сами себя сделали никудышными».
Очевидно, изменилось значение у слова живот.
Действительно, его теперешнее значение (часть тела, в которой расположены
органы пищеварения) не является исконным. Еще в рукописях XVII века это
значение выражали другие слова, в том числе и заимствованные. Например, брюхо,
чрево, а также стомах из латинского з^таспиэ (желудок). В XVI веке брюхом
называли собственно желудок («набил брюхо мякиной»), а чревом или даже пузом —
соответствующую наружную часть тела («пал чревом на землю»). Исконное значение
слова живот, по-видимому, было близко к значению глагола жить: жизненное или
имущественное состояние. Вот как в одном тексте XIV века противопоставляются
два слова: «Посреди Эдема древо процвело смерть. Посреди же всей земли древо
процвело жи-вотъ». Живот здесь — это жизнь.
Уже начиная с XIV в. в текстах обнаруживается
колебание в значении этого слова, оно становится многозначным. Только
окружающие слова дают возможностъ определить, о чем идет речь. А ведь точно
определить значение слова в некоторых случаях оказывалось очень важным,
например в грамотах-завещаниях. Прочтите два отрывка из псковских грамот XV
века. Вот что в них сказано:
«Сим я, раба божия Ульяна, ходя при своем животу (1),
учинила перепись животу (2) своему да и селу своему... деверю своему Ивану до
его живота (3) кормити ему...»
«А село свое... даю жене своей Федосьи до живота (3)
и до замужества. А если моя жена вторично выйдет замуж или умрет, то брату... а
если и брат умрет, то после его живота (1) ... приказываю при-сматривати живота
(2) своего жене своей...»
Мы встретили три значения одного и того же слова.
Там, где стоит цифра 1, вместо живота поставьте слово жизнь, на место «живота
2» — слово имущество, на место «живота 3» — смерть. И текст станет яснее: «...
при своей жизни я переписала все свое имущество и пашни и даю их на кормление
деверю моему до его смерти». Одно и то же слово обозначает и жизнь, и смерть!
Прежде жнвот вообще означал только физические
проявления жизни, для передачи других ее сторон имелись иные слова: духовная —
жизнь, материальная — житье. До сих пор в прилагательных, образованных от трех
этих слов, сохранилась первоначальная дробность значений; сравните: жизненная
идея, житейское дело и животная злоба — трудно переставить местами эти
прилагательные! А когда-то их было еще больше, от того же корня жи-
образовывались еще: жила — жизненный нерв у живого существа («жилы надорвал»),
жито — основной, жизненно важный продукт питания (и в разных местах житом
называли разные злаки: либо пшеницу, либо ячмень, либо просо), жить — основное
место обитания. Последнее сохранилось в церковнославянском пажить (пастбище) и
в современных северных говорах, где жить обозначает жилое помещение в доме.
Похоже, что каждое жизненно необходимое явление
обозначалось специальным словом, а все вместе они были связаны одним общим
корнем. С течением времени все такие слова изменяли свое значение, каждый раз
входя в сложные взаимоотношения с прочими словами языка, то возникавшими, то
исчезавшими. Но общее, исходное и главное свое значение наши слова сохранили. В
частности, материальная сфера жизни долго была связана со словом животъ.
Одновременно с изменениями слов изменялись условия жизни, быт людей, социальные
отношения, и это также находило свое отражение в языке. Одно слово по значению
как бы «раздваивалось», «растраивалось» — становилось многозначным.
В некоторых случаях вообще трудно определить значение
слова, как, например, в той псковской грамоте: «...а после его живота отдать
село такому-то». После жизни? Или после смерти? В этом случае оба значения
слова как бы совпадают в одном, а именно: после жизни, в результате смерти.
Особенно интересно 2-е значение слова живот —
имущество. В первой грамоте речь идет об имуществе в целом (кроме пашни). Из
содержания второй грамоты можно понять, что здесь говорится о так называемом
движимом имуществе, то есть прежде всего, по тогдашним условиям, о скоте. Особенно
в XVII веке живот стало употребительным в значении домашнее животное. Дикий
зверь (дикое животное) противопоставлялся животу, животине (домашнему
животному), а из всей животины выделялась скотина, скот, то есть домашние
животные для работы.
Вот какая интересная цепь в изменявшихся значениях:
существование — имущество — скот — жизнь — смерть — желудок. Какой последовательностью
связаны эти значения? В самом начале стоит значение существование, которое
теперь нам кажется несколько неопределенным, слишком общим. Судить о древности
такого значения можно хотя бы по близости существительного живот и глагола
жить. А сам глагол уж очень близок по значению другому глаголу — быть.
По-видимому, значения глаголов быть и жить не совпадали полностью, особенно в
грамматическом отношении. Быть обладал большей неопределенностью и потому чаще
употреблялся в значении связки. В знаменитом сказочном зачине, о котором уже
шла речь, — «жили-были» — связкой является были, форма глагола быть, а жили —
это глагол в прошедшем времени, он передает смысл. Но это содержание совсем не
соответствует тому, с каким мы сейчас его связываем. Выражение «Жили-были дед
да баба» на наш язык следует перевести примерно так: «Очень-очень давно,
сейчас и не определить когда, имелись старик и старуха». «Жили-были» — это
введение Слушателя в суть дела, равнозначное, например, постановке
математической задачи: «дано». А дальше начинается действие. В сказке никогда
не дается точное указание места и времени действия, поэтому такая
неопределенная формула очень хорошо подходит к ней.
Конечное звено этой цепи — живот как часть тела.
Известны нам и слова, образованные от слова живот и сохраняющие совершенно
определенное значение; например: животное или животина применительно к
домашнему скоту. Эти слова возникли уже в тот период, когда само слово живот
еще сохраняло связь с понятием существование, но распространялось уже только
на домашних животных, с которыми (как со средством существования) в давние
времена очень тесно была связана и человеческая жизнь.
Еще в XVII веке как-то пытались различать разные
животы. У протопопа Аввакума такое различие произведено с помощью ударений:
живот в смысле жизнь имеет всегда ударение на окончании (живот, живота,
животу), а живот в смысле желудок — на суффиксе (живот, живота, животу).
До нас
дошли пословицы, где живот употреблено в том значении, которое ему было
свойственно в момент образования всего оборота. Вспомним хотя бы эти: «Богат
Мирошка, а животов — собака да кошка». «Животину водить — не разиня рот
ходить.» Понятно, что здесь животы — домашние животные. |