Представление нашего далекого предка о количе­стве надолго закрепилось в грамматической систе­ме. Мы уже говорили о том, что у древнерусских имен существительных и прилагательных различа­лись единственное, двойственное и множественное число. При этом множественное число пришло до­вольно поздно.

Каждое число сначала мыслилось как определен­ное количество каких-нибудь предметов: два дома, семь быков. И только постепенно стало осозна­ваться число само по себе, независимо от предметов и лиц: просто число два или число семь.

Конкретность древнего числа можно увидеть хотя бы в том разговорном выражении, которое часто слышишь от школьника: «Дай пять!» Это не что иное, как вольный перевод древнего соче­тания подай пясть, то есть подай руку (а на руке-то пять пальцев). Слово пять и связано со словом пясть, и когда-то имело конкретное значение пять пальцев пясти. Еще и в наше время кое-кто «счи­тает по пальцам», а в древности только такой счет и был возможен. Древние славяне считали пятка­ми. Сколько дали за златогривых коней Иванушки дурачка? «Семь пять шапок серебра». Семь раз по пять. А вот в одной грамоте 1130 года похожий счет: «полтрстъя десяте» (рублей). Половина до третьей десятки, то есть 25. Здесь уже отражается смешение с десятеричным счетом, заимствованным славянами у греков и римлян. Однако сама модель счета оста­ется прежней, славянской: речь идет о том, что до 30 не хватает одного пятка.

Слова, обозначающие числа, собирались посте­пенно и из разных частей речи. Один, два, три, че­тыре— прилагательные. Как и все прилагательные, они различались родом, числом и падежом в зависи­мости от имени, с которым вступали в согласование: один дом, одно дерево, одна корова; два дома, два дерева, двъ коров*; трие кони, три коровы; четыре кони, четыри коровы.

До сих пор мы говорим два человека, три че­ловека, четыре человека, но пять человек, шесть человек и т.д. Пять, шесть, семь, восемь (оемь), девять — существительные, которые склонялись подобно именам типа кость: пяти, пятью, о пяти. Поскольку это существительные, то за ними следо­вали имена в родительном падеже. Если в сочетании два человека перед нами следы согласования, то в сочетании пять человек — управление. Десять — тоже существительное, но склонялось оно иначе, как существительное время, и всегда с древними окончаниями: десять, десяте, десяти и т.д.

Более сложные счетные слова образовывались описательно. Вот, например, в романе А. Чапыгина «Гулящие люди»:

«— Рано ему в стрельцы...

— Рано, конешно... шесть на десять».

Шесть на десять — не 60, а 16 (шесть за деся­тью). Мальчику всего шестнадцать лет. Число 60 обозначалось иначе: шесть десяте, то есть шесть десятков. Очень похоже на современные обозна­чения, разница только та, что с течением времени устранились некоторые слоги, а сочетание в целом стало восприниматься как одно слово, шестнадцать и шестьдесят.

Впрочем, некоторые счетные имена как бы на­рушали общую логическую цепь исчисления. Два десяте, трие десяте, четыре десяте, пять десяте... И вдруг сюда врывается сорокъ, заменяя собою прежние четыре десяте. По какой причине — не­ведомо. Почему вдруг слово, обозначающее мешок, родственное нашей сорочке, стало числительным, никто не знает. Предположений, правда, много; вот одно из них. Связка беличьих шкурок числом четы­ре десяте была когда-то «ходячей монетой». Ее всег­да держали в особом мешке — сороке. Постепенно это слово и стало осознаваться как эквивалент числу 40, а впоследствии и вовсе заменило собою старое четыре десяте.

Как бы то ни было, и какого бы происхождения числовые имена ни были, но со временем они все больше и больше становились похожими друг на друга и все вместе — все более абстрактными, не

связанными с представлениями о конкретных пред­метах.

Их отстраненность от всех прочих слов особенно усилилась после того, как на письме появилось циф­ровое обозначение чисел. Цифра — самое условное и потому максимально абстрактное обозначение чис­ла: 1, 2, 3... Однако произошло это довольно поздно. Долгое время на письме славяне передавали число не цифрой, а буквой: А — один, (Б ничего не зна­чит), В — два, Г — три, Д — четыре, Е — пять...

Вернемся, однако, в древнюю, дописьменную эпоху. Еще нет имени числительного как самосто­ятельной части речи. Есть счетные имена: один, два, три... сто. Это очень много — сто. Больше всех жителей деревни, больше, чем воинов в княжеской дружине... Очень большое число!

А если нужно было обозначить еще большее количество? Тогда прибегали к описательным сло­вам, а то и к метафорам. Тысяча, естественно, по­явилось раньше всех прочих слов для обозначения больших чисел. Ученые связывают это слово с раз­личными древними корнями, оно могло обозначать либо большая сотня, либо сильная сотня. Словом, предел возможного.

Когда потребовалось обозначить число 10000, использовали слово тьма. В самом слове чувству­ется значение бесконечности. Дальнейшее увели­чение числового ряда поставило славян в тупик, и, когда это потребовалось, они заимствовали у греков слова легион (сто тысяч) и леодр (миллион). Заим­ствовали только слово, а не его значение. На самом деле легион — латинское слово, и обозначало оно воинское подразделение, численно равное пример­но современной пехотной дивизии (не более 6000 человек). Со временем понадобились слова для обо­значения десяти, ста миллионов, миллиарда и т.д. И для них подыскали эквиваленты со значением бесконечности. Десять миллионов — ворон (вечная птица), сто миллионов — колода (гроб). Что может быть больше колоды? Бесконечная вечность. Обра­тите внимание: каждый раз, когда требовалось но­вое увеличение осознаваемого числа, древний наш предок надеялся, что уж теперь-то это действитель­но конечное число, за ним ничего больше нет и не будет. Мир чисел он видел столь же замкнутым и конечным, как и все вокруг. И каждый раз его аб­страктную сущность представлял, оживлял в чем-то определенном и реальном.

Зато, как бы возмещая недостаток больших чисел, ненужных в быту, наши предки тщательно следили за точностью исчисления в низких пределах. Они добивались этого даже грамматическим способом, почти не прибегая к числовым именам. Владимир Мономах в 1101 году описывает охоты, в которых он участвовал:

Ималъ еемь своими

руКАМА Т"Ь ЖЄ КОИИ ДИ-КН/Ь. ТурА МЯ ДВА МЄТАЛА

на роз'Ьх1» н съ конємь.

ОЛЄНЬ МЯ ОДИНЪ БОЛТ., А ДВ'В лоси — ОДНГГЬ НОГА­МИ ТОПТАЛ!», А ДруТЫЙ рОГОМА ЕОЛЪ.

Хватал я своими руками (2) тех диких коней (много). Тура (2) меня два метали на рогах (многих) вместе с конем. Олень (1) меня один бодал, и два лося (2) — один ногами (многими) топтал, а другой рогами (2) бодал.

С какой скрупулезностью киевский князь про­извел подсчет рогов и копыт, когда-то касавшихся его тела! И при этом он вовсе не любовался свои­ми страданиями, он просто не мог иначе. Он обяза­тельно должен был указать, что у двух туров четы­ре рога, то есть много, а у лося два рога, но четыре ноги, а это значит — в одном случае двойственное, в другом — множественное число имени. Он не мог бы сказать: «ималъ есмь своими руками» — его вы­смеют! Даже у князя всего две руки, а не много рук, и множественное число вместо двойственного недо­пустимо.

Постепенно, с XII века, двойственное число все реже передается в текстах. Сначала местоимения, затем глаголы, наконец, и имена лишаются некото­рых форм, служивших для передачи двойственного числа. Писцы и авторы начинают смешивать фор­мы двойственного и множественного числа, в недо­умении взирая на незнакомые им или полузабытые окончания двойственного числа: «двъ лоси», «рого-ма», «рукама».

Не все подобные формы исчезли бесследно. Не­которые из них сохранились, но стали употреблять­ся со значением множественного числа или вообще изменили свое значение. Мы уже встретились с од­ним из таких сочетаний: два тура когда-то переда­вало значение двойственного числа, теперь же, по-прежнему живая, эта форма имеет другое значение. Прежнее согласование два тура (именительный па­деж двойственного числа) сменилось управлением два тура (имя существительное стоит в родитель­ном падеже единственного числа).

Сравним использование слов колени и колена в отрывке из романа Ф. М. Достоевского:

[Лиза] «— Но зачем вы становитесь на колени?

[Степан Трофимович] — Становлюсь на колена пред всем, что было прекрасно в моей жизни, лобы­заю и благодарю!»

Каким бы странным и торжественным ни каза­лось нам сочетание на колена, оно является искон­ной формой множественного числа (и другие име­на среднего рода сохранили то же окончание: села, седла. Напротив, колени — фонетически изменив­шаяся форма двойственного числа колънъ. Именно она и используется теперь в значении множествен­ного числа.

Все названия парных предметов, как правило, со­хранили форму двойственного, а не множественно­го числа. М. В. Ломоносов отмечал, что в его вре­мя окончанием множественного числа выступает -а у существительных берега, рога, глаза, а ведь это окончание двойственного числа, которое только с XIX века стало распространяться и на многие суще­ствительные со значением множественности, такие, как города, учителя...

Рассматривая подобные примеры, мы опять-таки сталкиваемся с обычным для истории языка явле­нием: в качестве устаревшего воспринимается тот вариант, который не соответствует новой языковой норме. Колена — правильная форма множествен­ного числа, но тем не менее для литературного язы­ка она не является верной, нормой стала прежняя форма двойственного числа. Устаревший вариант со временем вообще может исчезнуть из языка. Соб­ственно, из языка он уже исчез, но еще использует­ся в речи (например, в литературном произведении) для каких-то особых целей.

С утратой двойственного числа исчезло множе­ство лишних окончаний, грамматические различия пришли в соответствие с различиями в реальном мире. Более частные противопоставления, напри­мер одного двум или одного трем, можно передать сочетанием с числительным, и тогда понятие много коров может уточняться: две коровы, три коровы, четыре коровы... Противопоставление одна коро­ва — много коров становится всеобщим, оно вы­ражено грамматически формами склонения и может передаваться без помощи вспомогательных слов, вот так: корова — коровы.

И это изменение незамедлительно сказалось на истории самих счетных имен. Прежде всего, они слой за слоем, постепенно сбрасывали с себя то, что привязывало их ко всем остальным именам, что де­лало их счетными именами.

Они перестали различаться по роду — в тех, конечно, случаях, в которых прежде различались. Пять — не женского рода, десять — не среднего рода, как когда-то было. Три и четыре вообще име­ли окончания разных грамматических родов: трие, четыре (мужской род) и три, четыри (женский и средний род). Один и два сохранили подобное раз­личие по роду: один — одна — одно; два — две; языку это требовалось для каких-то целей, хотя те­перь мы все чаще, а в разговорной речи, как прави­ло, употребляем слово раз вместо один. Мы и счет начинаем так: раз, два, три... Раз же, как и все прочие счетные имена, не изменяется по родам. Очень удобное для числительных слово, которое постепен­но оттесняет один на задний план.